Пресса о «Деле» Сутягина

Безразмерная государственная тайна помогает ФСБ посадить любого

«Экология, государственные тайны и права человека в России на стыке тысячелетий». Двухдневная конференция под таким названием прошла весной в Санкт-Петербурге.

Ее организовали экологический правозащитный центр «Беллона», Российский комитет адвокатов в защиту прав человека, общественная правозащитная организация «Гражданский контроль» при поддержке Гагаринского фонда. На конференцию приехали известные адвокаты, участвующие в защите людей, которых ФСБ обвиняет в разглашении государственной тайны, шпионаже. Прибыли правоведы, правозащитники, экологи. Они собрались, чтобы проанализировать ту драматическую ситуацию, в которую может попасть практически каждый россиянин. Умеющий читать, писать да вдобавок анализировать прочитанное. Потому что сотрудники ФСБ любого могут обвинить в том, что он разгласил государственную тайну. В нашем государстве – она безразмерная.

Стенограмма семинара содержит более 130 страниц. Юристы, правоведы, правозащитники, экологи обсуждали многие аспекты законов, подзаконных актов, реальных уголовных дел. Поэтому мы приводим выступления, мнения немногих. Но в этих выступлениях, содержатся, на наш взгляд, ключевые моменты того процесса, который набирает обороты.

Юрий Шмидт,
Российский комитет адвокатов в защиту прав человека

Последнее время только ленивый не говорит о шпиономании, об активизации деятельности спецслужб как главной причине увеличения числа шпионских дел.

Руководители ФСБ сообщают, что шпионаж растет в самых разных сферах; меня поразило выступление одного из предыдущих директоров ФСБ, который особо подчеркнул, что все чаще шпионаж выявляется в экологической сфере. Хорош шпионаж! В качестве одной из причин возникновения «липовых» шпионских дел многие называют несовершенство законодательства о государственной тайне. Я не хочу утверждать, что законодательство совершенно, напротив, о законодательных пробелах, в основном, и пойдет речь на этой конференции. В радикальном изменении нуждается сложившаяся правоприменительная практика, чего добиться, как известно, значительно труднее.

В неразрешенности проблем, связанных с государственной тайной, и как следствие – в возникновении надуманных шпионских дел, главная причина, с моей точки зрения, – прямая заинтересованность министерств и ведомств в незаконном расширении массива секретной информации. Этот интерес обусловлен тремя основными составляющими.

1. Тотальная секретность означает возможность творить «в своем уделе» полный произвол, избегать независимого контроля, отчитываться только перед непосредственным начальством, которое само заинтересовано в том же: получать поощрения и награды.

2. Огромная армия «сотрудников по режиму» со своими полковниками и генералами, главными управлениями, отделами и секторами, всеми силами стремящаяся к сохранению своего нынешнего поголовья. Это вполне соответствует интересам генералитета и руководящей элиты в целом – сохранить всё так, как есть.

3. «Приватизация» информации руководителями ведомств и учреждений, выгодная торговля ею. Всем известно, что в нашей стране приватизация происходила по принципу: чем прежде управлял, то и украл. Те, кому досталось мало материальной собственности, приватизировали информацию и очень выгодно ею распоряжаются. Газета «Известия» от 5 сентября прошлого года сообщила, что в США на двух языках вышла книга «Вооружение Военно-Морского Флота – энциклопедия 21 века. Оружие и технологии России» в нескольких томах. Издатели – Министерство обороны РФ и частная компания США Издание содержит фотографии, схемы, тактико-технические характеристики всех современных крылатых ракет, торпед, мин и систем радиоэлектронной безопасности. Авторы, конечно, – российские адмиралы. Предисловие написали академик Спасский и Главком флота Куроедов. Надо думать, писали не бесплатно. По мнению американских рецензентов, самое любопытное, – подробнейшее описание морских ракет «Москит» и «Шквал», за интерес к которым на 20 лет был осужден Эдмонд Поуп. В другом аналогичном труде – «Стратегическое оружие России» – подробно описывается «тайны», разглашение которых вменяется в вину Игорю Сутягину.

При этом любопытно, что хотя Закон «О государственной тайне» провозглашает принцип «единства государственной политики в области государственной тайны», фактически правая рука не ведает, что творит левая. Так, например, в деле Никитина военные эксперты относили к государственной тайне сведения, которые эксперты Минатома секретными не считали. Какая уж тут «единая политика»! Все это лишний раз подтверждает, что ведомства действуют сами по себе, без всякого согласования, заботясь не об интересах государства, а только о своих собственных. У меня создалось впечатление, что им плевать на государственную тайну и интересы России.

Конечно, кроме ведомств, владеющих секретами, свой особый интерес в этом имеет ФСБ, которая никак не может похвастаться успехами в борьбе с реальным шпионажем, терроризмом. Ей нужно же как-то отчитываться за свою беспомощность – хотя бы путем искусственного «выращивания» шпионов.

И все-таки в делах Никитина, Пасько, знакомых мне во всех деталях, основная инициатива, с моей точки зрения, исходит не от ФСБ, а, скорее, от Министерства обороны. Оно же ведомственным нормотворчеством создает правовую базу обвинения, которая затем ложится в основу заключений ведомственной (военной) экспертизы.

Во избежание недоразумений хочу заявить, что мы, конечно же, признаем право и даже обязанность российского государства иметь защищаемую тайну. Весь вопрос в том, чтобы это была реальная, законная тайна, чтобы законодательство и правоприменительная практика основывались на Конституции, а ограничение свободы слова было необходимым и достаточным. Если руководство страны захочет навести в этом деле порядок, в том числе и в законодательной сфере, – мы готовы предложить свои наработки.

Вместо того чтобы считать государственной тайной сведения, разглашение которых может нанести ущерб жизненно важным интересам России, совершена жестокая подмена: к государственной тайне отнесены сведения, разглашение которых может причинить ущерб ведомствам и даже отдельным предприятиям, учреждениям, организациям. Можно представить себе, как постарались ведомства и предприятия расширить круг таких сведений при формировании соответствующих перечней!

В качестве примера, могу рассказать о том, как определялся ущерб в деле Александра Никитина по доморощенной методике. Не важно, что в первый год этот ущерб был определен, если я не ошибаюсь, в 400 тысяч долларов; на следующий год после доследования этот ущерб снизился до 17 тысяч долларов. Но когда мы стали спрашивать экспертов, в чем же состоит суть, характер этого ущерба, оказалось, что те сведения о ядерных реакторах, которые якобы разгласил Никитин, ведомство, точнее, даже предприятие-собственник этой информации, рассчитывало продать на Запад как ноу-хау, как оригинальную работу. А из доклада «Беллоны» покупатели могут узнать, что это серийный образец, то есть их не смогут «надрать» и получить с них лишние деньги.

Вот таким образом, применительно к ведомственным приказам, было определено, что Никитин разгласил сведения, составляющие государственную тайну, причинив ущерб интересам одного конкретного предприятия.

Отсутствие нормативно-методических документов по определению ущерба (а ущерб, как вы помните – ключевое, исходное понятие для признания сведений составляющими государственную тайну) делает всю систему как отнесения к государственной тайне, так и градации по степеням секретности произвольными, приблизительными и весьма уязвимыми, что и доказано многими недавними процессами.

О статье 7 Закона о Гостайне. Сведения, не подлежащие засекречиванию. С моей точки зрения, проблема соотношения экологии и государственной тайны на 90 процентов высосана из пальца. Даже если забыть о реальном значении экологии в сегодняшнем мире и просто четко следовать нормативным документам – Конституции России, Закону о безопасности, Концепции национальной безопасности и другим, то экологии должен быть отдан абсолютный приоритет. И уж тем более, когда «на кону» против безопасной окружающей среды, жизни и здоровья людей стоят не жизненно-важные интересы России, а интересы какого-то предприятия.

В том же Приказе № 055 министра обороны, которым руководствовались эксперты, давая заключение о наличии сведений, составляющих государственную тайну, по большинству из известных «шпионских дел», имеется множество пунктов, засекречивающих сугубо экологическую информацию. С учетом того, что понятия чрезвычайных происшествий и катастроф (то, что не подлежит засекречиванию) не расшифрованы ни в Законе «О государственной тайне», ни в известных нормативных документах, эксперты Министерства обороны ничтоже сумняшеся давали заключение, что государственная тайна – это и гибель подводной лодки (невозвратимая потеря), и любая авария, и пожар.

В Законе говорится о том, что должностные лица, принявшие решения о засекречивании (незаконном засекречивании) несут ответственность – уголовную, административную, дисциплинарную – в зависимости от причиненного обществу, государству, гражданам материального и морального ущерба. Поднимите, пожалуйста, руку, если кто-то из вас знает хоть одно должностное лицо, понесшее ответственность за незаконное засекречивание сведений. Нет ни одной руки. Вот так-то.

Вывод: фактически, несмотря на Конституцию, несмотря на все разговоры о единой государственной политике в этой области, у нас сегодня государственная тайна подменена тайной ведомственной. А ведомства, как всем известно, уж постарались вовсю – засекретили все, что можно и что нельзя.

Один крупный специалист по подводным лодкам сказал мне, что в подводной лодке сегодня есть только два секрета: где она в настоящий момент находится, и какова ее боевая цель. При сегодняшних возможностях спутниковой, электронной разведки и массы других технических средств, которые отсутствовали десятилетия назад, сохранять дедовский подход к государственной тайне преступно, расточительно и безумно. От многих ученых я слышал, что «безразмерная» государственная тайна препятствует научным исследованиям, и размывает правосознание, потому что люди, вынужденные под расписку получать и сдавать документы с информацией, которую они с легкостью получают в Интернете с зарубежных сайтов, не могут серьезно относиться к тому, что их заставляют считать государственной тайной.

Необходимо привести законодательство в соответствие с Конституцией, а подзаконные акты – в соответствие с Конституцией и законом. Никаких секретных перечней нормативного характера быть не может. В основе принципа государственной тайны должны лежать положения Конституции, положения Закона «О безопасности», о котором я говорил выше и приоритет прав человека.

Тайна у государства должна быть, но она должна быть реальной, компактной и защитимой. Все мы патриоты своей страны, и все мы будем защищать государственную тайну, когда будем сознавать, что имеем дело со сведениями, разглашение которых может причинить ущерб жизненно важным интересам России.

Анатолий Пышкин,
адвокат Григория Пасько, Российский комитет адвокатов в защиту прав человека

По делу Пасько мы вместе с адвокатом Иваном Павловым сделали очень много письменных заявлений в связи с тем, что нельзя использовать заключения экспертов в качестве доказательств. Было несколько позиций, почему мы полагали, что заключения не могут служить доказательством. Одна из позиций заключалась в том, что, несмотря на то, что эксперты были из разных управлений Министерства обороны, а один – из Минатома, все они зависели от ФСБ. У них допуск к работе с секретными документами, оформленный в ФСБ, за который они получают 20-ти процентную надбавку. Какая тут может быть независимость?

Право, анекдоты можно рассказывать об одном «эксперте» по фамилии Порядный, представителе Министерства обороны. Он взял схему береговой технической базы, которую якобы Григорий Пасько нарисовал. Мы задаем ему вопрос: «Вот схема базы, где хранятся радиоактивные отходы. Если, допустим, эта бумажка попадет в руки врага, какой реальный ущерб может она причинить нашей горячо любимой Родине?» Он отвечает: «База находится на полуострове, и если наши противники окажутся на противоположном берегу, возьмут в руки бинокль, то смогут рассмотреть, имея эту бумажку в руках, что там происходит. Если они возьмут надувную лодку и переберутся на базу, проникнут через ограждение, уничтожат охрану, вскроют хранилище, возьмут бочку 300-литровую, нальют туда воды и опустят туда тепловыделяющие сборки, то может произойти взрыв. И может быть нанесен ущерб». – «Ну, хорошо. Допустим, все это осуществится. Ведь Япония – рядом, по версии следствия схема предназначалась японцам, они-то на себе ощутят последствия этого взрыва бочки с тепловыделяющими сборками?» – «Да, конечно». – «А какой смысл тогда применять эту бумажку?» Тут он попросил время на размышление.

Спрашивали экспертов об элементарном: «Есть закон о порядке проведения экспертиз. Где исследовательская часть в заключении экспертов?» – «Извините, к сожалению, нет исследовательской части». И суд, тем не менее, такие заключения использует в качестве доказательств! Вот что страшно.

Алексей Яблоков,
президент Центра экологической политики России

Я, в отличие от большинства присутствующих в зале, не юрист, и не адвокат. И буду говорить о той коллизии, в которую попали экологи. ФСБ просто хватает экологов как легкую добычу, а мы вынуждены сопротивляться. И эти проблемы, связанные с экологической информацией, приобретают крупное общественное звучание. Я буду говорить об экологической информации и государственной тайне. Мы констатируем, что по многим законам, начиная от Конституции, экологические сведения являются открытыми, и их нельзя засекречивать. Это закреплено в статье 7 закона о государственной тайне, об этом говорится в статье 10 закона об информации, информатизации, об этом говорится еще во многих законах.

Есть целый спектр законов, говорящих – экологическая информация не может быть секретной, а в то же время в Конституции уже была заложена некоторая коллизия, когда статья 55, часть 3 Конституции говорит об ограничениях в информации, в том числе, экологической информации, что в целях защиты конституционного строя… обороны страны и безопасности государства могут быть ограничены права граждан на информацию, в том числе, на экологическую информацию.

Напомню некоторые случаи, привлекшие внимание общества. Вот эти этапы борьбы за экологическую информацию. Начну с дела Вила Мирзаянова и Льва Федорова, 1993 год. Оно позабылось уже, но с него начались споры в обществе: где граница экологической информации, которая должна быть открытой? Я напомню, что это было связано с тем, что Вил Мирзаянов вместе с Львом Федоровым опубликовали статью, в которой написали о том, что в России создано и производится бинарное химическое оружие.

Вторым было дело Николая Щура. Коля был тогда руководителем Государственного экологического фонда. И конфликт заключался в том, что он получил данные – в городе Снежинск (это ЗАТО) есть территория, опасно загрязненная радиацией. Внутри города! Его предупредили: – не разглашай эту информацию, если разгласишь, будет тебе плохо! Он разгласил, опубликовал, обращаясь к населению, что в таких-то местах нельзя находиться, опасно. Был длинный судебный процесс, и Николая, в конце концов, посадили. Формально – за нарушения в расходовании средств, поскольку он был должностным лицом. Он израсходовал 100 рублей. И за это получил два с половиной года тюрьмы. Фактически – за разглашение экологической информации.

Другой вопиющий случай. Дело Муслюмовского комитета самоуправления. Всем экологам название деревни Муслюмово знакомо. Минатом информацию о состоянии здоровья населения этих деревень скрывает, а та, что есть – примитивная. А с помощью общественных организаций была установлена связь с одним из американских университетов, и они согласились проанализировать кровь жителей Муслюмово, чтобы точно показать, какие дозы получены людьми. Местные экологи собрали пробы крови, и эти пробы были конфискованы в Челябинском аэропорту сотрудниками ФСБ, под тем предлогом, что это конкретная экологическая информация, которая не может быть вывезена.

Когда мы стали допытываться – почему, они ответили: есть Таможенный кодекс, в котором запрещено вывозить части тела за границу без разрешения! По каждому такому случаю можно писать книги, анекдоты рассказывать.

А на самом деле это жизнь людей, это тяжкие страдания этих людей. И попытка мирового научного сообщества как-то помочь, понять, что же происходит, какие действительно масштабы катастрофы, наталкиваются на противодействие ФСБ. Чем эта история закончилась? Начальник Челябинского УФСБ написал письмо губернатору, что необходимо подготовить для рассмотрения Законодательным Собранием проект закона Челябинской области, регламентирующий порядок проведения исследований почв, недр, воды, воздуха и состояния здоровья людей. Отсечь любую попытку исследования неподконтрольную властям.

Почему так важна информация о дозах. Мы давно говорим, что надо перейти от площадных оценок по загрязнению к индивидуальной дозиметрии. Скажем, по 10 миллиграммам эмали зуба можно точно сказать с помощью современных методов электронно-парамагнитного резонанса, сколько человек набрал радиации за жизнь. Получается, что даже в зонах жесткого контроля чернобыльского вовсе не все получили большие дозы радиации. Поэтому мы говорим – давайте перейдем к индивидуальной дозиметрии!. И всю нашу государственную поддержку нужно индивидуализировать. За те же средства сделать помощь намного эффективней, потому что когда средства размазываются на всех, мы не спасаем тех, кого надо спасать в первую очередь.

Везде, во всех этих случаях прослеживается позиция ФСБ, встающей не на защиту экологической безопасности, а против экологической безопасности. Вот что удивительно для меня. Удивительно и обидно, потому что я был одним из тех людей, которые постарались в ФСБ создать группу, связанную с экологической безопасностью. Я был одним из тех, кто добился, чтобы в законе о безопасности термин «экологическая безопасность» присутствует.

Напомню о деле Сергея Харитонова, оператора хранилища отработанного топлива ЛАЭС. Вот Сережа здесь сидит. Это тоже пример того, как в клинче сошлись экологическая информация и закон о государственной тайне. Харитонов говорил и писал о том, что на хранилище грубейшим образом нарушают правила безопасности, то же самое происходит повсеместно на ЛАЭС. А его за это уволили.

О деле Александра Никитина не буду говорить. Оно всем известно. Григорий Пасько – экологический журналист. Сидит в одиночной камере. Ждет пересмотра явно несправедливого приговора.

Теперь дело Игоря Сутягина. Для нас – экологов, это, прежде всего, дело Джошуа Хендлера и Игоря Сутягина, потому что Сутягин в данном случае сидит (я в этом на 100-процентов уверен) не потому, что он там что-то неправильно сделал, а потому что это была операция прикрытия по изъятию экологической информации у Джошуа Хендлера.

Джошуа Хендлер – очень известный человек в экологических кругах. Он был активистом «Гринписа», и в этом качестве я с ним знаком уже больше 10 лет. Сейчас он аспирант Принстонского университета, докторскую диссертацию будет защищать по атомным делам. Он был здесь и показывал мне и многим моим коллегам на двух семинарах последние рассекреченные космические снимки наших атомных военных баз. Он занимался атомной безопасностью, и показывал, как из космоса видно, что перегородка на одной из баз свалена, она упала, упали и столбы.

Через две недели после того, как он сделал доклад, на котором присутствовали какие-то генералы, которые сказали, что эти данные надо немедленно засекречивать, у него был произведен обыск в московской квартире. Он был сотрудником, стажером Института США и Канады здесь. У него было изъяты дискеты, компьютер с этими электронными картами. Ему было сказано, что это изъятие или этот обыск производится в связи с уголовным делом против Игоря Сутягина. В тот день никакого уголовного дела против Игоря Сутягина не было, в тот день Игорь Сутягин сидел спокойно в управлении ФСБ города Обнинска, и ему говорили: вы можете идти, куда хотите, но мы вам не советуем, посидите пока здесь. И он следовал этому совету в течение трех дней. Вот так началось дело Игоря Сутягина, которое сейчас продолжается.

Продолжу список антиэкологических дел: это действия ФСБ против антиядерных активистов Социально-экологического союза Володи Сливяка, Алисы Никулиной, когда их задерживали на много часов, угрожали подбросом наркотиков и прочими мерзостями, если они не раскроют своих источников информации.

Известное дело Владимира Сойфера. В его основе все тот же конфликт по поводу экологической информации – может она быть открытой или нет.

Кстати, из того же списка законов, о котором я говорил, видно, что половина этих законов связана с радиацией. Так получилось, что экологические проблемы наполовину, если не больше, связаны с радиационными загрязнениями. И неоднократно законодатель сказал: нельзя засекречивать радиационные проблемы. Так вот Сойфер исследовал радиоактивное загрязнении бухты Чажма. В ней в августе 1985 года, за восемь месяцев до Чернобыльской катастрофы, из-за грубейшего нарушения правил безопасности офицерами перегрузочной команды взорвался реактор атомной подводной лодки. Радиоактивные частицы накрыли не только завод, поселок, но достигли даже Японии. При ликвидации последствий аварии «сожгли», переоблучив сотни матросов, солдат, офицеров. Аварию засекретили. Вот почему ФСБ преследовала профессора Сойфера.

В том пакете документов, который я вам раздал, на первой страничке перечислено, что не подлежит засекречиванию по статье 7 Закона о государственной тайне и по Закону об информации, и на третьей страничке – это перечень сведений, составляющих государственную тайну, который в законе утвержден.

И посмотрите, что составляет гостайну: сведения о разработке, технологии, производстве, об объемах производства, о хранении… – все это секретно. Так вот – все эти вещи содержат экологические компоненты. Например, ракетное топливо. Огромная проблема. Шестнадцать субъектов Федерации, два процента территории России серьезно загрязнены из космоса. Закон «О государственной тайне» говорит – это секретно, а мы говорим, что об этом должны знать сотни тысяч людей на Алтае, в Мурманской области, в Архангельске, Коми, в Якутии, в Кемерово. Они имеют право знать, что им валится на голову, что на них выливается ядовитый гептил. Что это – опасно.

Здесь серьезнейший конфликт. В деле Александра Никитина это проявилось очень ярко. С одной стороны, все, что касается конструкции атомных подводных лодок, – секретно. С другой стороны, если эта атомная подводная лодка, как мы видим на примере «Комсомольца», состоит из титана, а титан в сочетании со сталью в морской воде составляет электролитическую пару, появляется электричество. И тогда коррозия идет в тысячи раз быстрее. Для экологов это имеет первостепенное значение. Почему? Да никакая оболочка реактора не выдержит пятьдесят лет на морском дне, даже если она там пять сантиметров или десять. От этой оболочки ничего не останется. А в реакторе – не выгруженное облученное топливо.

Тем более на «Комсомольце» не только реактор остался, но и ракеты с плутониевыми боеголовками. Нам не важно, какая конструкция была ракет и торпед на «Курске» или на «Комсомольце», но нам важно знать, сколько плутония находится на борту «Комсомольца». Одно дело, если там находится полтора килограмма плутония, то это может быть сравнимо со всем загрязнением Северной Атлантики, которое поступило от заводов ядерного цикла Англии и Франции. А если там содержится 9 килограммов плутония, то это очень серьезно, потому что в 2-3 раза повысится плутониевое содержание в водах Северной Атлантики. А Северная Атлантика – это треска и другая рыба. На 30 процентов ваш Северо-Западный регион питается продукцией Северной Атлантики, а если там плутоний в таком количестве, то половина этой продукции, может быть, даже больше, будет не годна к употреблению.

Многократно возникает вопрос: давайте, определимся, а что такое экологическая информация, потому что почти во всех «шпионских» делах, о которых мы говорим на этой конференции, звучит рефрен – экологическая информация не может быть секретна. А наши оппоненты из силовых структур, из спецслужб тут же парируют – а что такое экологическая информация?

Мы об этом говорим, начиная с 1995 года. «Дело Никитина» во многом знаменательно, потому что оно заставило нас многие вещи делать впервые. Экологи впервые в 1995 году официально обратились в ФСБ с просьбой нормативно определить экологическую информацию. ФСБ проигнорировало этот запрос. Точного определения экологической информации нигде в законе нет. Ни в одном. Даже в последнем Законе об охране окружающей среды, который принят и вступил в январе этого года в законную силу, нет. Там есть очень много хороших определений, но этого определения не найти.

Я хочу, чтобы вы знали – именно ФСБ открыто выступила против подписания Россией Орхусской конвенции 1998 года о доступе к экологической информации. Все страны СНГ подписали конвенцию, многие страны ратифицировали. Россия – единственная страна СНГ, не подписавшая конвенцию. Не подписала, потому что воспротивилась ФСБ.

Какой выход из этого положения? Мы должны признать, что какая-то часть экологической информации может содержать государственную тайну, но одновременно наши оппоненты, и ФСБ, и военные (в том числе те, которые отвечают за космос), должны признать, что национальная безопасность не сводится только к военной безопасности. Есть и экологическая безопасность. И какое-то компромиссное решение должно быть.

Пожалуйста, прочитайте внимательно определение экологической информации из Орхусской конвенции. Он длинное, оно сухое, но, может быть, все-таки нам стоит обратить на это внимание и заняться этим с помощью юристов, потому что одних экологов здесь недостаточно. Здесь должно быть четко выверенное юридическое определение. Без юристов нельзя, экологи не могут без юристов, но и юристы без экологов не должны определять, что это такое. И надо попробовать все-таки дать такое нормативное определение. Давайте подумаем, где нам это определение сделать. Может быть, в дополнении к Закону об охране окружающей среды.

Анна Ставицкая,
адвокат Игоря Сутягина

Я адвокат Игоря Сутягина. И убедилась, что в ФСБ работают люди непрофессиональные, но наделенные просто неограниченной властью. На мой взгляд, это дело страшно именно тем, что если оно, не дай Бог, будет закончено обвинительным приговором, то послужит своего рода трафаретом для всех «шпионских дел». Потому что показывает, как очень легко обычного человека сделать шпионом. И делается это очень просто. Берутся открытые источники информации, проводится экспертиза степени секретности, и она признает, что в них содержится государственная тайна.

Я думаю, что ни в одном деле, о которых шла речь, ни в деле Никитина, ни Пасько, ни Данилова, ни других, не было такой экспертизы, которая называется «экспертиза принадлежности к контрразведке». Это просто, какое-то ноу-хау ФСБ, и в соответствии с этой экспертизой люди признаются представителями военной разведки США. Она была проведена представителями Научно-исследовательского центра ФСБ на основе показаний Игоря Сутягина. В нашем деле просто в каждой экспертизе решались правовые вопросы, в частности, в этой экспертизе почему-то представители научно-исследовательского центра ФСБ решили, что Игорь Сутягин осознавал, с кем он имеет дело. И когда мы спросили экспертов, а в связи с чем они сделали такой вывод, ведь вы люди с таким огромным стажем работы, вы целых восемь месяцев решали, являются ли эти люди представителями английской фирмы, с которой подписал контракт ученый, сотрудниками разведки или нет, а как же Игорь Сутягин мог прийти к такому выводу, если он не обладает вашими знаниями?

Они ответили: «Все читают шпионские детективы и поэтому могут сделать вывод, кто является разведчиком, а кто не является». А как вам такой пример: в деле есть две экспертизы – Военно-морского флота и экспертиза по ракетным войскам. И эксперты написали, что они признали государственной тайной не те сведения, о которых Игорь Сутягин говорил, а те сведения, о которых, по мнению экспертов, он знает.

Я надеюсь, что шпионская волна спадет, но останется бесценный опыт дела Игоря Сутягина, потому что оно показывает, как легко можно обвинить человека, основываясь исключительно на его собственных показаниях. В деле нет ни одного доказательства, которое подтверждает его показания. Есть только его пояснения, и эти слова ФСБ интерпретирует так, как им хочется, но совершенно не вносит в них тот смысл, который вносил Игорь Сутягин. И думаю, что это – самое страшное.

Юрий Шмидт

Те, кому случалось получать вызов в КГБ по собственному делу, знает, что разговор у них начинается с одной стандартной фразы: как вы думаете, зачем мы вас сюда пригласили? Гениальный прием! Они предлагают для начала настучать самому на себя. Причем подталкивают: «Ну, не просто же так мы вас пригласили, значит, вы попали в поле нашего зрения. В связи с чем?»

Анатолий Пышкин

Стоит только подозреваемому или обвиняемому замолчать и не давать никаких показаний, и следователи ФСБ заходят в тупик. Они не знают, что расследовать. Они рассчитывают на то, что в их руки попадают в массе своей порядочные люди. Когда их вызывают в ФСБ и начинают в чем-то обвинять, они начинают оправдываться и доказывать, что невиновны. И вот эти доказательства невиновности используются как раз против них. Поэтому мне неоднократно приходится сталкиваться с тем, что человека в течение многих месяцев вызывают в ФСБ в качестве свидетеля, допрашивают его, предупреждая об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний, а потом эти показания используются как раз против него.

Поэтому я всем своим клиентам сразу советую:

– Ребята, мы молчим, ничего не говорим.

И это ставит ФСБ в тупик. Они не знают, что исследовать, они не знают предмета доказывания, они не знают, что же они должны доказывать. Почему? Потому что работают, как и многие органы, по такому принципу: сначала схватим, а потом будем доказывать виновность.

Материал подготовил Виктор Терешкин.