Пресса о «Деле» Сутягина

Органы внутренней секретности

В СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ ЗА СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА МОЖНО ПОЛУЧИТЬ СРОК, А ЗА НАРУШЕНИЕ – ПРОДВИНУТЬСЯ ПО СЛУЖБЕ

Статья 284. УТРАТА ДОКУМЕНТОВ, СОДЕРЖАЩИХ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ТАЙНУ

Нарушение лицом, имеющим допуск к государственной тайне, установленных правил обращения с содержащими государственную тайну документами, а равно с предметами, сведения о которых составляют государственную тайну, если это повлекло по неосторожности их утрату и наступление тяжких последствий, – наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового.

* * *

В не столь уж давние времена бытовал такой анекдот: по главной улице затопленного весенним половодьем райцентра гребет в плоскодонке главный редактор районной газеты с выражением отчаянной решимости на лице. С ближайшей крыши его окликает знакомый: «Максимыч, ты куда?» - «В райком! – отвечает отважный журналист. – Пусть скажут наконец, у нас наводнение или все это панические слухи…»

То, что в советской России было анекдотом, в России постсоветской едва не стало реальностью. В феврале этого года в территориальные органы Министерства природных ресурсов в субъектах Федерации и федеральных округах пришло распоряжение, подписанное заместителем министра Александром Поволоцким: считать всю геологическую и экологическую информацию, содержащую прогнозы аварий и стихийных бедствий, конфиденциальной. И не передавать ее никому (в том числе другим ведомствам и местным органам власти) без согласования с родным министерством.

Выполнять абсурдное распоряжение, правда, не пришлось: оказалось, что со времен анекдота Россия успела принять целый ряд законов, прямо запрещающих подобные действия. Так, закон РФ «О государственной тайне» гласит: «Не подлежат засекречиванию сведения: о чрезвычайных происшествиях и катастрофах, угрожающих безопасности и здоровью граждан, и их последствиях, а также о стихийных бедствиях, их официальных прогнозах и последствиях; о состоянии экологии, здравоохранения, санитарии, демографии…» Правда, в этом законе отсутствует двусмысленно-обтекаемое понятие «конфиденциальности», равно как и прочие эвфемизмы («не для печати», «интеллектуальная собственность государства» и т.п.), используемые в таких случаях. Но эта лазейка перекрыта другим законом – «Об информации, информатизации и защите информации», запрещающим любые ограничения доступа примерно к тому же кругу сведений.

В нормальной стране издание подобного распоряжения повлекло бы за собой громкий скандал и немедленную отставку автора противозаконного акта. У нас же дело кончилось тем, что г-н Поволоцкий просто отменил свою телеграмму, недоуменно ворча, что он только хотел предотвратить попадание в прессу непроверенной информации, и вообще-что, мол, тут такого…

Ничего необычного в этой истории действительно нет: попытки засекретить то, что засекречиванию не подлежит, продолжаются по крайней мере с середины 90-х. И если в данном случае замминистра хотя бы задним числом отказался от незаконных требований, то его коллеги из других ведомств продолжают настаивать на их выполнении. И на основании этой правовой самодеятельности принимают меры в отношении тех, кто пытается реализовать свое право на информацию.

История капитана Никитина, обвиненного в разглашении государственной тайны, проведшего 10 месяцев в «Крестах» и спустя несколько лет вчистую оправданного, стала уже хрестоматийной. Нелишне, однако, напомнить, что на всех этапах этого дела прокуратура (вроде бы никак не связанная с ведомственными интересами Минобороны, зато обязанная следить за соблюдением законности) выступала единым фронтом с военными и чекистами. И, несмотря на явную несостоятельность обвинения (отмеченную специальным частным определением суда), использовала все процессуальные возможности, чтобы не допустить оправдательного приговора. Даже после вступления приговора в силу представители Минобороны и ФСБ пытались отстоять свое право игнорировать закон. Дело в том, что в суде главным предметом спора стали два приказа министра обороны, относившие собранные Никитиным сведения к секретным. Адвокаты Никитина выстроили несколько линий защиты: во-первых, приказы были изданы уже после того, как их подзащитный проделал свою работу, во-вторых, они секретны сами (что автоматически лишает их законной силы) и, в-третьих, противоречат вышеупомянутым положениям закона о гостайне. Суд согласился с первым же доводом – об отсутствии у приказов обратной силы. После этого силовики стали говорить, что суд таким образом косвенно подтвердил законность приказов и что если бы Никитин или кто-то другой попытался повторить такую работу сейчас, его бы уж точно осудили с полным основанием.

В последнее, кстати, нетрудно поверить: со времени оправдания мятежного капитана политический климат в стране изменился очень сильно. А вот о «косвенном признании законности» пришлось забыть после того, как Верховный суд по жалобе адвокатов Никитина рассмотрел сами приказы и признал ряд их положений (именно тех, на которых строилось обвинение) незаконными. Впрочем, когда ободренные успехом адвокаты понесли в суд другие нормативные акты, фигурировавшие в деле, суд отказался их рассматривать: дескать, ваш подзащитный оправдан, стало быть, его права не нарушены –чего вы еще хотите?

И все же «дело Никитина» – это, пожалуй, наилучший на сегодня вариант развития событий: суд не только полностью оправдал обвиняемого, но и признал незаконность актов, на которых было основано обвинение. Дальневосточный коллега Александра Никитина – капитан Григорий Пасько – числится помилованным преступником, хотя суд также признал не имеющими законной силы часть документов, на которых строилось обвинение (в том числе одиозный приказ № 055). Четвертый год сидит в тюрьме в ожидании приговора Игорь Сутягин, обвинители которого даже не пытаются доказать, что он пользовался секретными источниками. Но часто дело до суда не доходит вовсе. Обычная схема: налет ФСБ на офис или квартиру, обыск, изъятие носителей информации (документов и компьютеров), возбуждение уголовного дела, иногда даже недолгий арест. Потом дело тихо прекращается, арестованных выпускают, изъятое бесследно исчезает (реже – возвращается владельцам). Так было с Николаем Щуром, Владимиром Сойфером, совсем недавно, осенью прошлого года, с «Байкальской экологической волной».

В этом случае хранители тайн избавлены от необходимости отвечать, почему секретным оказалось то, что не должно быть таковым. Следствие либо вообще молчит, либо увлеченно рассказывает (как правило, в подконтрольных или дружественных изданиях) о преступной деятельности подследственных, о некоей «оперативной информации», которая их якобы полностью изобличает, но, разумеется, не может быть обнародована; о неослабевающем внимании иностранных разведок к России и т.д. Об основаниях считать информацию секретной либо полный молчок, либо туманные ссылки на «экспертов». (Разумеется, не на всяких: в ряде случаев следствие попросту отказывалось приобщать к делу экспертные заключения специальных комиссий, созданных президиумом РАН, предпочитая академическим экспертам сотрудников 8-го управления Генштаба.) В суде же совсем отмолчаться не удается, и заранее предопределенные «экспертизы» благополучно рушатся. Но, как уже было сказано, даже самые принципиальные суды избегают оценивать практику незаконного засекречивания как таковую, ограничиваясь оправданием конкретных людей.

Если называть вещи своими именами, в стране создана система внесудебного наказания законопослушных граждан. Ее жертвы даже в случае полного оправдания не получают ни извинений, ни компенсаций за месяцы и годы незаконного заключения, допросы, печатные и телевизионные пасквили. На «разглашенных» ими материалах остается гриф секретности, и всякий, кто их цитирует, рискует сам попасть под статью (что наводит на мысль о главной цели института секретности – не сохранить тайны от чужих спецслужб, а пресечь публичное обсуждение некоторых вопросов).

Зато авторы и защитники незаконных актов не несут никакой ответственности: в России еще никогда и никого не наказали за чересчур рьяную охрану государственных тайн. Даже наоборот. За то время, пока «дело Никитина» разваливалось, все причастные к нему сотрудники ФСБ успели получить повышение. Включая тогдашнего директора этой службы, исполняющего ныне должность главного гаранта конституционных прав граждан России.

* * *

В стране создана система внесудебного наказания законопослушных граждан. Ее жертвы даже в случае полного оправдания не получают компенсаций за годы незаконного заключения

Борис ЖУКОВ