Пресса о «Деле» Сутягина

Присяжные обвинители

Суд присяжных в россии может быть и механизмом правосудия, и карательным орудием в руках государства

Пятое апреля 2004 года войдет в историю России как День большого разочарования. В этот день суд присяжных вынес два обвинительных вердикта в двух процессах – по делу Заремы Мужахоевой и Игоря Сутягина. И в том и в другом случае «судьи народа» признали обвиняемых виновными единогласно. Мнения разошлись только в вопросе о смягчении вины, но и тут в обоих случаях в большинстве оказались жестокосердные: ни Мужахоева, ни Сутягин не были признаны заслуживающими снисхождения. Несколько дней спустя были вынесены приговоры: «шпион» получил 15 лет, «террористка» – 20. Эти слова не случайно взяты в кавычки. Мы вынуждены признать вердикты присяжных законными, однако вовсе не обязаны считать их справедливыми – или должны будем согласиться с тем, что наши представления о справедливости полностью превратны. Ведь казалось несомненным, что Сутягин полностью невиновен, а Мужахоева, как минимум, заслуживает снисхождения.

И недавние оправдательные вердикты, вынесенные один за другим в закрытых процессах, казалось, только подтверждали подкрепленное статистикой мнение, что суд присяжных более справедлив и милосерден, чем обычный постсоветский суд. В ноябре прошлого года в Астрахани присяжные единогласно признали невиновными четверых подсудимых, которых ФСБ обвиняла в организации взрыва на городском рынке. В декабре в Красноярске присяжные большинством голосов оправдали физика Валентина Данилова, обвинявшегося в шпионаже. Однако в случае с Мужахоевоей и Сутягиным дело кончилось иначе.

Что же произошло? Говорят, что суд присяжных в российских условиях бессмыслен и даже вреден: наши присяжные, мол, юридически безграмотны и лишены правосознания. «Присяжные не глупее нас с вами, – оспаривает это утверждение один из авторов концепции российского суда присяжных, судья в отставке Сергей Пашин. – Если дело шито белыми нитками, то присяжные, скорее всего, поймут это так же, как понимаем мы с вами. Но в таком суде надо уметь работать. Многое зависит от адвокатов». Адвокаты, в свою очередь, говорят о многочисленных процессуальных нарушениях и указывают, что судья часто выполняет не столько роль беспристрастного арбитра и руководителя состязательного процесса, сколько роль «второго прокурора», явно манипулирует присяжными.

Шпион без допуска к секретам

К моменту, когда Игорь Сутягин выбрал суд присяжных, он уже четыре с половиной года сидел в следственном изоляторе. Арестованный в октябре 1999 года в Обнинске, он обвинялся по 275-й статье УК РФ (государственная измена): якобы во время зарубежных командировок передавал некие сведения о российских вооруженных силах британской консалтинговой фирме Alternative Futures. По мнению калужского УФСБ, возбудившего дело, под прикрытием этой фирмы работала американская военная разведка. Правда, никаких доказательств этого утверждения в деле нет, а имена американских собеседников Сутягина – «кадровых разведчиков» Нади Локк и Шона Кидда – известны следствию исключительно со слов самого обвиняемого. Следствие не смогло доказать и того, что сведения, которые передавал Alternative Futures Сутягин, были секретными: Сутягин вины не признавал, продолжая настаивать, что все сведения получены из открытых источников. Да и вообще никакого доступа к секретным сведениям у кандидата исторических наук и ведущего сотрудника института США и Канады РАН Сутягина никогда не было. Дело было передано в Калужский областной суд. Судья, ознакомившись с делом, вероятно, убедился, что для обвинительного приговора нет оснований. Однако и вынести оправдательный приговор все же не осмелился.

Ведь в делах, подобных делу Сутягина, обвинение не может допустить оправдательного приговора. Речь не только о пресловутой «чести мундира». Ведь если человек, просидевший несколько лет под следствием, признан невиновным, кто-то же должен ответить за эти годы? А некоторые из сотрудников, в свое время сфабриковавших дело, могли за это время получить повышение по службе, сделать карьеру… Например, 1 апреля депутаты калужского Законодательного собрания утвердили на пост вице-губернатора генерала Валерия Логинова, который в момент возбуждения дела Сутягина был начальником областного управления ФСБ. Как же можно допустить, чтобы это дело теперь развалилось в суде? В результате дело было направлено на дополнительное расследование, а Сутягина перевели из Калуги в «Лефортово».

Понятно, что ФСБ предпочла бы обычный суд. «Следствие по таким делам работает крайне плохо, – убежден один из авторов судебной реформы адвокат Борис Золотухин, защищавший в советское время известного диссидента Александра Гинзбурга. –В суде присяжных в состязательном процессе защита может отводить недопустимые доказательства, и дела, как правило, рассыпаются». «Мы были уверены, что в обычном суде у Игоря нет шансов на оправдание», – подтверждает адвокат Сутягина Анна Ставицкая. Но присяжные тоже не дали ему шанса.

Шажок в сторону защиты

Первая скамья присяжных по делу Сутягина была сформирована 4 ноября прошлого года. Вести процесс было поручено судье Петру Штундеру, много лет работавшему с присяжными в Мособ-лсуде (в Москве суд присяжных был введен с 1 июля 2003 года; до этого он действовал в девяти регионах страны, в том числе и Московской области). «В начале процесса судья Штундер показал себя с лучшей стороны, – рассказывает Ставицкая. – Когда прокурор вышел за рамки обвинительного заключения и начал рассказывать присяжным о том, что Сутягину не вменялось, мы стали возражать. И Штундер с нами согласился, как бы сделал шажок в нашу сторону. И это, конечно, тут же было отмечено противной стороной».

После этого начались какие-то странные заминки. Сначала в суд не являлись свидетели. Потом в «Лефортово» был объявлен карантин, и Сутягина не доставляли на процесс. Едва закончился карантин, как неожиданно ушел в отпуск судья Штундер. Одновременно шла кампания в прессе: то в одном, то в другом издании появлялись публикации, авторы которых снова и снова рассуждали о том, что «судьям народа» нельзя доверять дела, связанные с гостайной. Это расхожее мнение сформулировал в интервью «Еженедельному Журналу» доктор юридических наук Валерий Зажицкий, профессор кафедры уголовного права и уголовного процесса Академии ФСБ: «Присяжные, которые, по сути, набираются с улицы, не могут разбираться в тонкостях судебного процесса. Кроме того, они не способны обеспечить гарантию неразглашения гостайны.

Возникает серьезная опасность, что гостайна станет достоянием других лиц и будет использована в ущерб обороноспособности и безопасности России». Соображение о гостайне легко отводится: присяжные, как и другие участники процесса, дают подписку о неразглашении, а что касается полемики о компетентности, то эта полемика сопровождал а суд присяжных с рождения (см. материал Николая Павловича на этом же развороте).

«Спецсудья» в действии: техника манипуляции

Судья Штундер в процесс так и не вернулся: его сменила судья Комарова. Марина Комарова не раз председательствовала в политических и закрытых процессах: по делам дипломата Валентина Моисеева и бывшего генерала КГБ Олега Калугина, по делу «Реввоенсовета» и «Новой революционной альтернативы», по делам о взрывах в Москве и Волгодонске. В советское время существовал институт уполномоченных судей, или «спецсудей». Этот институт был отменен решением Конституционного суда в 1996 году. Тогда КС внес изменения в закон о гостайне: теперь статус федерального судьи любого уровня достаточен для участия в любом закрытом процессе – специального допуска больше не требуется. Однако послужной список судьи Комаровой показывает, что некоторая «специализация» судей сохранилась.

О сложностях, с которыми теперь столкнулась защита, рассказывает адвокат Анна Ставицкая: «Мы несколько раз заявляли отвод Комаровой. Она создала такое положение, что рассмотрение дела Сутягина в суде присяжных не отличалось от его рассмотрения в обычном суде. Мы столкнулись с тем, что судья ведет себя не как арбитр между защитой и обвинением, а просто как еще один прокурор. Обвинителям позволялось все. Защите-ничего. Практически все наши ходатайства об исключении доказательств, полученных с нарушением закона, отклонялись. А если представленное нами доказательство противоречило обвинению, судья советовала прокурору поставить вопрос об исключении этого доказательства, чтобы не оглашать его перед присяжными». Прокурор, понятно, следовал этим советам. Адвокаты попросили зачитать перед присяжными показания эксперта Генштаба РФ Назаренко, который утверждал, что, по крайней мере, часть информации, передача которой вменялась Сутягину, уже давно рассекречена. После оглашения экспертизы защита вызвала эксперта в суд. Но судья Комарова решила сначала выслушать его одна, без присяжных, а убедившись, что заключение Назаренко противоречит обвинению, признала это заключение недопустимым доказательством и постановила: перед присяжными эксперта не допрашивать!

И наконец, сами вопросы, которые судья поставила перед присяжными. Первый вопрос: считают ли они доказанным, что Сутягин передавал сведения агентам иностранной разведки? Присяжные ответили утвердительно, но это и естественно: Сутягин и сам не отрицал, что передавал иностранцам информацию. Но при этом всегда подчеркивал, что эта информация не была секретной. Однако слова «секретная» в вопросе судьи Комаровой как раз и не было.

Комментирует адвокат Анна Ставицкая: «Судья намеренно убрала из первого вопроса уточнение о том, что сведения, переданные Игорем агентам американской разведки, были секретными. Такая постановка вопроса противоречит предъявленному обвинению, следовательно, нарушает закон». Адвокаты возражали, требуя, чтобы судья изменила формулировку вопроса. Но Комарова настояла на своем. «Судья запутала присяжных», – уверен Борис Золотухин. В результате, отвечая на вопрос о виновности Сутягина, присяжные, по сути дела, признали, что он «виновен» в абсолютно законном действии: передача несекретной информации кому бы то ни было – хоть бы и американским шпионам – преступлением не является.

С чувством выполненного долга

Вечером 5 апреля присяжные совещались три с половиной часа. «Значит, у них нет единодушного мнения», – высказал робкую надежду адвокат Борис Кузнецов. А величественная Марина Комарова прогуливалась в черной мантии по коридору суда. Отвечая на вопросы журналистов, она чуть заметно улыбалась и, казалось, уже знала, что присяжные ее не подведут. Они и не подвели.

После вердикта я ехала в метро вместе с семью из двенадцати присяжных, только что решивших судьбу Сутягина. Судя по единогласному вердикту, ничто из материалов следствия не заронило в души этих людей и тени сомнения. В частности, не показалось им странным, что в экспертизе НИЦ ФСБ РФ, зачитанной в суде, содержалось лишь предположение о том, что загадочные Нади Локк и Шон Кидд – американские шпионы. Не говоря уж о том, что никаких следов этих людей следствие так и не обнаружило.

Семеро «судей народа» –четверо мужчин и три женщины – не производили впечатления людей, на которых только что было оказано серьезное давление. Наоборот, они явно были уверены в своей правоте, шутили, вспоминая дни, проведенные вместе в Мосгорсуде.

«Время прошло незаметно», – резюмировал один. «Да, пожалуй», – согласился второй.

Я попыталась заговорить с ними. «Ничего мы вам не скажем. Надоели…»

Автор – сотрудник газеты «Русский курьер»

Дело прошлое

Суд по понятиям

Утверждая 20 ноября 1864 года новые Судебные уставы, император Александр II рассчитывал «водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние». В числе нововведений был и суд присяжных. Присяжные заседатели должны были выносить решение о виновности или невиновности подсудимого «по внутреннему убеждению», на основании «естественного понятия» о справедливости. Однако тут же выяснилось, что российские подданные придерживаются весьма различных «понятий». Неправда, что присяжные были в большей степени склонны к оправданию подсудимых, нежели «коронные судьи». Суды присяжных действительно выносили оправдательных приговоров на 12% больше, чем судебные палаты. Но палаты рассматривали преимущественно апелляционные дела, в которых оправдательные приговоры всегда большая редкость. Но главное различие состояло не в этом: коронные судьи и присяжные по-разному оценивали тяжесть одних и тех же преступлений. Присяжные чаще оправдывали обвиняемых в преступлениях «против порядка управления» (противодействие полиции, нарушение паспортного режима), зато были немилосердны к конокрадам. Они сурово карали за святотатство, но были в высшей степени снисходительны к преступлениям против женской чести. Недоумение профессиональных юристов вызывало то, что присяжные решительно отказывались механически ставить знак равенства между понятиями «совершил» и «виновен» и безусловно признавать преступника «по форме» преступником «по существу». Так была оправдана в 1878 году Вера Засулич (на фото), которая выстрелом из пистолета ранила петербургского градоначальника Трепова. Присяжные оправдали Засулич, хотя умысел покушения на жизнь градоначальника был несомненно доказан в ходе судебного следствия и не отрицался самой обвиняемой. Этот вердикт вызвал большую полемику, но замечательно, однако, что чиновникам и в голову не приходило пытаться оказывать давление на присяжных. Министр юстиции граф Пален, заикнувшийся председательствующему на процессе Анатолию Федоровичу Кони, что хорошо бы направить мысли присяжных в надлежащее русло, получил от подчиненного суровую отповедь: «Граф, влиять на присяжных должны стороны, это их законная роль; председатель же, который будет гнуть весь процесс к исключительному обвинению, сразу потеряет всякий авторитет у присяжных». Обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев – один из составителей Судебных уставов 1864 года – публично поднял вопрос об упразднении суда присяжных как «совершенно излишнего, совсем несообразного с условиями нашего быта». Но правительство пошло по другому пути: непосредственно после суда над Засулич все дела по политическому террору были переданы Особому присутствию Сената. Вскоре из ведения судов присяжных были изъяты дела о должностных преступлениях и «о проступках в печати». А после убийства народовольцами Александра II в 1881 году было утверждено «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», согласно которому в местностях, объявленных на положении усиленной или чрезвычайной охраны, генерал-губернатор или министр внутренних дел были вправе передать любое дело, могущее «послужить поводом к возбуждению умов и нарушению порядка», военному суду. Наконец, в 1906 году для суда над участниками «аграрных беспорядков» – разгромов крестьянами помещичьих усадеб – образованы были особые судебные присутствия, также без участия присяжных. В ведении присяжных остались исключительно уголовные дела без социальной или политической подоплеки. Ликвидация пропасти между народным правосознанием и правовой культурой европейски образованных профессиональных юристов требовала времени и целенаправленных усилий. Но события приняли другой оборот: уже в 1922 году участники Московского губернского съезда деятелей юстиции радостно рапортовали, что за четыре года революции они «создали целую школу в тысячи своих пролетарских правоведов, доселе не имевших понятия о юридических науках и даже малограмотных». Народные «понятия» заняли место профессиональной юриспруденции и в значительной степени там и остаются. «С чем и приходится себя поздравить», – как говаривал некогда Михаил Жванецкий.

Зоя СВЕТОВА